Вы здесь
ЧАСОВЕНКА В АЛЬПАХ
Сегодня — в Альпы! Катим на север, вдоль Савы-Долинки, неподалеку от курортного местечка хохгургль-обергургль популярного среди российских туристов, одного из истоков величавой спокойной реки, соединяющей воды с Дунаем подле Белграда. Здесь, где Сава еще прыткая, сердитая, молодо бурлит на перекатах, начинаются дорогие каждому словенцу «места Прешерна». Это звучит для словенца так же, как для нас «пушкинские места». О Врба, село мое родное, Отцовский дом и родина святая... Вон белая колокольня на холме, могучая липа, под которой собиралось сельское вече, старинный побеленный дом в узкой улице под сенью разросшихся яблонь.
Здесь в первый год минувшего века в крестьянской семье родился поэт Франце Прешерн, чье дарование всю жизнь питали тянувшиеся отсюда корни. Умолкнувшие старинные часы, зеленые изразцы печи, лавки вдоль стен, тяжелый, по-крестьянски основательный стол, огненные герани на маленьких зарешеченных окнах... В стенной нише оригинал одной из сохранившихся рукописей поэта, испытавшего немало жизненных невзгод, которые так щедро выпадают на долю людей, опережающих свое время. За Врбой, в боковых ущельях, откуда сбегают студеные потоки, темные старые мельницы чередуются с бетонными плотинами небольших гидростанций. И сама Сава, разлившись водохранилищем за изящно изогнутой высокой плотиной гидростанции Мосте, успокоилась, притихла, ее и не слышно вовсе. Синие дымы тянут из узкой долины. Там — Есенице, большой металлургический завод.
Сам город глубоко втянулся в междугорье. Осенью горы отнимают у него солнце на полтора часа раньше, чем у соседних селений. Но зато дома тут с огромными окнами и непременно с балконами, а новая железнодорожная станция — сплошное стекло. После Есенице пошли горы настоящие, серьезные, не похожие на далекий ласково-декоративный фон долинных селений. Пестрый малорослый скот пасется на сочных альпийских лугах, покрытых обломками камней. Словно большой обломок скалы, сорвавшийся сверху и оставленный у дороги, — глыба памятника с портретами героев-партизан. Еще немного — и внезапно открывается близкий Триглав, самая высокая гора в стране. Льдистый, сверкающий Триглав, весь еще озаренный уходящим солнцем, смотрит на темные долины, на пастушеские хижины, на косцов, докашивающих осеннюю подросшую траву.
Сооружение носит славное имя Петра Кружича, капитана городов Сенье и Клиса, героического воина Адриатики. Двести ступенек, триста, триста сорок... Сбоку часовенка, полная мусора, сухих листьев и старых газет. Первая запущенная часовенка за мое путешествие по стране. Должно быть, в рабочем городе праздные монахи не очень-то прижились. Четыреста ступенек, пятьсот. Пятьсот тридцать шестая. Ух! Отираю пот, слепящий глаза. Над обрывом развалины крепости. Они заглядывают в глубокий каньон. Солнце уже ушло за гору, но море еще золотое, ласковое. И на нем корабли. Один только что покинул порт, два направляются к его причалам. Порт может принять сразу, одновременно целую эскадру океанских бродяг. Он выдвинул навстречу им в полной готовности шеренги кранов.
Здесь в первый год минувшего века в крестьянской семье родился поэт Франце Прешерн, чье дарование всю жизнь питали тянувшиеся отсюда корни. Умолкнувшие старинные часы, зеленые изразцы печи, лавки вдоль стен, тяжелый, по-крестьянски основательный стол, огненные герани на маленьких зарешеченных окнах... В стенной нише оригинал одной из сохранившихся рукописей поэта, испытавшего немало жизненных невзгод, которые так щедро выпадают на долю людей, опережающих свое время. За Врбой, в боковых ущельях, откуда сбегают студеные потоки, темные старые мельницы чередуются с бетонными плотинами небольших гидростанций. И сама Сава, разлившись водохранилищем за изящно изогнутой высокой плотиной гидростанции Мосте, успокоилась, притихла, ее и не слышно вовсе. Синие дымы тянут из узкой долины. Там — Есенице, большой металлургический завод.
Сам город глубоко втянулся в междугорье. Осенью горы отнимают у него солнце на полтора часа раньше, чем у соседних селений. Но зато дома тут с огромными окнами и непременно с балконами, а новая железнодорожная станция — сплошное стекло. После Есенице пошли горы настоящие, серьезные, не похожие на далекий ласково-декоративный фон долинных селений. Пестрый малорослый скот пасется на сочных альпийских лугах, покрытых обломками камней. Словно большой обломок скалы, сорвавшийся сверху и оставленный у дороги, — глыба памятника с портретами героев-партизан. Еще немного — и внезапно открывается близкий Триглав, самая высокая гора в стране. Льдистый, сверкающий Триглав, весь еще озаренный уходящим солнцем, смотрит на темные долины, на пастушеские хижины, на косцов, докашивающих осеннюю подросшую траву.
Сооружение носит славное имя Петра Кружича, капитана городов Сенье и Клиса, героического воина Адриатики. Двести ступенек, триста, триста сорок... Сбоку часовенка, полная мусора, сухих листьев и старых газет. Первая запущенная часовенка за мое путешествие по стране. Должно быть, в рабочем городе праздные монахи не очень-то прижились. Четыреста ступенек, пятьсот. Пятьсот тридцать шестая. Ух! Отираю пот, слепящий глаза. Над обрывом развалины крепости. Они заглядывают в глубокий каньон. Солнце уже ушло за гору, но море еще золотое, ласковое. И на нем корабли. Один только что покинул порт, два направляются к его причалам. Порт может принять сразу, одновременно целую эскадру океанских бродяг. Он выдвинул навстречу им в полной готовности шеренги кранов.